Другие танцы

Задачи: Образовательные: показать необычный жизненный опыт В. Шаламова, положенный в основу «Колымских рассказов». рассказать о нечеловеческих условиях, в которых жили узники гулага. Урок по «Колымским рассказам» В. Шаламова Оформление: портрет В. Т. Шала

Сюжет рассказов В. Шаламова - тягостное описание тюремного и лагерного быта заключённых советского ГУЛАГа, их похожих одна на другую трагических судеб, в которых властвуют случай, беспощадный или милостивый, помощник или убийца, произвол начальников и блатных. Голод и его судорожное насыщение, измождение, мучительное умирание, медленное и почти столь же мучительное выздоровление, нравственное унижение и нравственная деградация - вот что находится постоянно в центре внимания писателя.

Надгробное слово

Автор вспоминает по именам своих товарищей по лагерям. Вызывая в памяти скорбный мартиролог, он рассказывает, кто и как умер, кто и как мучился, кто и на что надеялся, кто и как себя вёл в этом Освенциме без печей, как называл Шаламов колымские лагеря. Мало кому удалось выжить, мало кому удалось выстоять и остаться нравственно несломленным.

Житие инженера Кипреева

Никого не предавший и не продавший, автор говорит, что выработал для себя формулу активной защиты своего существования: человек только тогда может считать себя человеком и выстоять, если в любой момент готов покончить с собой, готов к смерти. Однако позднее он понимает, что только построил себе удобное убежище, потому что неизвестно, каким ты будешь в решающую минуту, хватит ли у тебя просто физических сил, а не только душевных. Арестованный в 1938 г. инженер-физик Кипреев не только выдержал избиение на допросе, но даже кинулся на следователя, после чего был посажен в карцер. Однако от него все равно добиваются подписи под ложными показаниями, припугнув арестом жены. Тем не менее Кипреев продолжал доказывать себе и другим, что он человек, а не раб, какими являются все заключённые. Благодаря своему таланту (он изобрёл способ восстановления перегоревших электрических лампочек, починил рентгеновский аппарат), ему удаётся избегать самых тяжёлых работ, однако далеко не всегда. Он чудом остаётся в живых, но нравственное потрясение остаётся в нем навсегда.

На представку

Лагерное растление, свидетельствует Шаламов, в большей или меньшей степени касалось всех и происходило в самых разных формах. Двое блатных играют в карты. Один из них проигрывается в пух и просит играть на «представку», то есть в долг. В какой-то момент, раззадоренный игрой, он неожиданно приказывает обычному заключённому из интеллигентов, случайно оказавшемуся среди зрителей их игры, отдать шерстяной свитер. Тот отказывается, и тогда кто-то из блатных «кончает» его, а свитер все равно достаётся блатарю.

Ночью

Двое заключённых крадутся к могиле, где утром было захоронено тело их умершего товарища, и снимают с мертвеца белье, чтобы назавтра продать или поменять на хлеб или табак. Первоначальная брезгливость к снятой одежде сменяется приятной мыслью, что завтра они, возможно, смогут чуть больше поесть и даже покурить.

Одиночный замер

Лагерный труд, однозначно определяемый Шаламовым как рабский, для писателя - форма того же растления. Доходяга-заключённый не способен дать процентную норму, поэтому труд становится пыткой и медленным умерщвлением. Зек Дугаев постепенно слабеет, не выдерживая шестнадцатичасового рабочего дня. Он возит, кайлит, сыплет, опять возит и опять кайлит, а вечером является смотритель и замеряет рулеткой сделанное Дугаевым. Названная цифра - 25 процентов - кажется Дугаеву очень большой, у него ноют икры, нестерпимо болят руки, плечи, голова, он даже потерял чувство голода. Чуть позже его вызывают к следователю, который задаёт привычные вопросы: имя, фамилия, статья, срок. А через день солдаты уводят Дугаева к глухому месту, огороженному высоким забором с колючей проволокой, откуда по ночам доносится стрекотание тракторов. Дугаев догадывается, зачем его сюда доставили и что жизнь его кончена. И он сожалеет лишь о том, что напрасно промучился последний день.

Дождь

Шерри Бренди

Умирает заключённый-поэт, которого называли первым русским поэтом двадцатого века. Он лежит в тёмной глубине нижнего ряда сплошных двухэтажных нар. Он умирает долго. Иногда приходит какая-нибудь мысль - например, что у него украли хлеб, который он положил под голову, и это так страшно, что он готов ругаться, драться, искать... Но сил для этого у него уже нет, да и мысль о хлебе тоже слабеет. Когда ему вкладывают в руку суточную пайку, он изо всех сил прижимает хлеб ко рту, сосёт его, пытается рвать и грызть цинготными шатающимися зубами. Когда он умирает, его ещё два дня не списывают, и изобретательным соседям удаётся при раздаче получать хлеб на мертвеца как на живого: они делают так, что тот, как кукла-марионетка, поднимает руку.

Шоковая терапия

Заключённый Мерзляков, человек крупного телосложения, оказавшись на общих работах, чувствует, что постепенно сдаёт. Однажды он падает, не может сразу встать и отказывается тащить бревно. Его избивают сначала свои, потом конвоиры, в лагерь его приносят - у него сломано ребро и боли в пояснице. И хотя боли быстро прошли, а ребро срослось, Мерзляков продолжает жаловаться и делает вид, что не может разогнуться, стремясь любой ценой оттянуть выписку на работу. Его отправляют в центральную больницу, в хирургическое отделение, а оттуда для исследования в нервное. У него есть шанс быть актированным, то есть списанным по болезни на волю. Вспоминая прииск, щемящий холод, миску пустого супчику, который он выпивал, даже не пользуясь ложкой, он концентрирует всю свою волю, чтобы не быть уличённым в обмане и отправленным на штрафной прииск. Однако и врач Петр Иванович, сам в прошлом заключённый, попался не промах. Профессиональное вытесняет в нем человеческое. Большую часть своего времени он тратит именно на разоблачение симулянтов. Это тешит его самолюбие: он отличный специалист и гордится тем, что сохранил свою квалификацию, несмотря на год общих работ. Он сразу понимает, что Мерзляков - симулянт, и предвкушает театральный эффект нового разоблачения. Сначала врач делает ему рауш-наркоз, во время которого тело Мерзлякова удаётся разогнуть, а ещё через неделю процедуру так называемой шоковой терапии, действие которой подобно приступу буйного сумасшествия или эпилептическому припадку. После неё заключённый сам просится на выписку.

Тифозный карантин

Заключённый Андреев, заболев тифом, попадает в карантин. По сравнению с общими работами на приисках положение больного даёт шанс выжить, на что герой почти уже не надеялся. И тогда он решает всеми правдами и неправдами как можно дольше задержаться здесь, в транзитке, а там, быть может, его уже не направят в золотые забои, где голод, побои и смерть. На перекличке перед очередной отправкой на работы тех, кто считается выздоровевшим, Андреев не откликается, и таким образом ему довольно долго удаётся скрываться. Транзитка постепенно пустеет, очередь наконец доходит также и до Андреева. Но теперь ему кажется, что он выиграл свою битву за жизнь, что теперь-то тайга насытилась и если будут отправки, то только на ближние, местные командировки. Однако когда грузовик с отобранной группой заключённых, которым неожиданно выдали зимнее обмундирование, минует черту, отделяющую ближние командировки от дальних, он с внутренним содроганием понимает, что судьба жестоко посмеялась над ним.

Аневризма аорты

Болезнь (а измождённое состояние заключённых-«доходяг» вполне равносильно тяжёлой болезни, хотя официально и не считалось таковой) и больница - в рассказах Шаламова непременный атрибут сюжетики. В больницу попадает заключённая Екатерина Гловацкая. Красавица, она сразу приглянулась дежурному врачу Зайцеву, и хотя он знает, что она в близких отношениях с его знакомым, заключённым Подшиваловым, руководителем кружка художественной самодеятельности, («крепостного театра», как шутит начальник больницы), ничто не мешает ему в свою очередь попытать счастья. Начинает он, как обычно, с медицинского обследования Гловацкой, с прослушивания сердца, но его мужская заинтересованность быстро сменяется сугубо врачебной озабоченностью. Он находит у Гловацкой аневризму аорты - болезнь, при которой любое неосторожное движение может вызвать смертельный исход. Начальство, взявшее за неписаное правило разлучать любовников, уже однажды отправило Гловацкую на штрафной женский прииск. И теперь, после рапорта врача об опасной болезни заключённой, начальник больницы уверен, что это не что иное, как происки все того же Подшивалова, пытающегося задержать любовницу. Гловацкую выписывают, однако уже при погрузке в машину случается то, о чем предупреждал доктор Зайцев, - она умирает.

Последний бой майора Пугачева

Среди героев прозы Шаламова есть и такие, кто не просто стремится выжить любой ценой, но и способен вмешаться в ход обстоятельств, постоять за себя, даже рискуя жизнью. По свидетельству автора, после войны 1941–1945 гг. в северо-восточные лагеря стали прибывать заключённые, воевавшие и прошедшие немецкий плен. Это люди иной закалки, «со смелостью, умением рисковать, верившие только в оружие. Командиры и солдаты, лётчики и разведчики...». Но главное, они обладали инстинктом свободы, который в них пробудила война. Они проливали свою кровь, жертвовали жизнью, видели смерть лицом к лицу. Они не были развращены лагерным рабством и не были ещё истощены до потери сил и воли. «Вина» же их заключалась в том, что они побывали в окружении или в плену. И майору Пугачеву, одному из таких, ещё не сломленных людей, ясно: «их привезли на смерть - сменить вот этих живых мертвецов», которых они встретили в советских лагерях. Тогда бывший майор собирает столь же решительных и сильных, себе под стать, заключённых, готовых либо умереть, либо стать свободными. В их группе - лётчики, разведчик, фельдшер, танкист. Они поняли, что их безвинно обрекли на гибель и что терять им нечего. Всю зиму готовят побег. Пугачев понял, что пережить зиму и после этого бежать могут только те, кто минует общие работы. И участники заговора, один за другим, продвигаются в обслугу: кто-то становится поваром, кто-то культоргом, кто чинит оружие в отряде охраны. Но вот наступает весна, а вместе с ней и намеченный день.

В пять часов утра на вахту постучали. Дежурный впускает лагерного повара-заключённого, пришедшего, как обычно, за ключами от кладовой. Через минуту дежурный оказывается задушенным, а один из заключённых переодевается в его форму. То же происходит и с другим, вернувшимся чуть позже дежурным. Дальше все идёт по плану Пугачева. Заговорщики врываются в помещение отряда охраны и, застрелив дежурного, завладевают оружием. Держа под прицелом внезапно разбуженных бойцов, они переодеваются в военную форму и запасаются провиантом. Выйдя за пределы лагеря, они останавливают на трассе грузовик, высаживают шофёра и продолжают путь уже на машине, пока не кончается бензин. После этого они уходят в тайгу. Ночью - первой ночью на свободе после долгих месяцев неволи - Пугачев, проснувшись, вспоминает свой побег из немецкого лагеря в 1944 г., переход через линию фронта, допрос в особом отделе, обвинение в шпионаже и приговор - двадцать пять лет тюрьмы. Вспоминает и приезды в немецкий лагерь эмиссаров генерала Власова, вербовавших русских солдат, убеждая их в том, что для советской власти все они, попавшие в плен, изменники Родины. Пугачев не верил им, пока сам не смог убедиться. Он с любовью оглядывает спящих товарищей, поверивших в него и протянувших руки к свободе, он знает, что они «лучше всех, достойнее всех». А чуть позже завязывается бой, последний безнадёжный бой между беглецами и окружившими их солдатами. Почти все из беглецов погибают, кроме одного, тяжело раненного, которого вылечивают, чтобы затем расстрелять. Только майору Пугачеву удаётся уйти, но он знает, затаившись в медвежьей берлоге, что его все равно найдут. Он не сожалеет о сделанном. Последний его выстрел - в себя.

Пересказал

ЦЕЛЬ:

Образовательная:

Воспитательная:

Развивающая:

ЗАДАЧИ:

Скачать:


Предварительный просмотр:

ТРАГЕДИЯ НАРОДА КАК ТЕМА ЛИТЕРАТУРЫ XX ВЕКА.

УРОК-МАСТЕРСКАЯ ПО РАССКАЗУ В.ШАЛАМОВА

«ЗАКЛИНАТЕЛЬ ЗМЕЙ»

Чернокова Валентина Леонидовна,

учитель русского языка и литературы

МОУ «Коневская СОШ»

Плесецкого района Архангельской области.

Но все, что было, не забыто,

Не шито – крыто на миру.

Одна неправда нам в убыток

И только правда ко двору.

А. Твардовский

Наш спор – не церковный о возрасте книг,

Наш спор – не духовный о пользе веры,

Наш спор – о свободе, о праве дышать,

О воле Господней вязать и решать.

В. Шаламов

“Колымские рассказы” В.Т. Шаламова изучаем после художественных произведений о Великой Отечественной войне и плене и произведений А.И.Солженицына о советских концлагерях. Рассказы Шаламова способствуют пробуждению душ школьников, учат их быть неравнодушными, гуманными.

ЦЕЛЬ:

Образовательная:

Изучение, осмысление и анализ нравственного опыта поколений на примере рассказов В.Шаламова.

Воспитательная:

Подготовка учащихся к взрослой жизни, где их нравственные суждения станут опорой и основой взрослого нравственного поведения;

Развивающая:

Формирование навыка учащихся критически осмысливать и анализировать поступки героев литературных произведений и реальных лиц, собственные,

Развитие личностных качеств: умения понимать, что такое добро и зло, ответственность, долг, честь, достоинство, жалость и т.д.

ЗАДАЧИ:

Знакомство учащихся со временем, в котором жил В.Т.Шаламов, с судьбой и творчеством писателя, прошедшего все “круги ада”;

Выявление идейного смысла его “Колымских рассказов”.

ОБОРУДОВАНИЕ: мультимедийная система, сборники рассказов В.Шаламова «Колымские рассказы», портреты В.Шаламова.

ФОРМА УРОКА: урок-мастерская

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА:

  1. Крупина Н.Л., Соснина Н.А. Сопричастность времени: Современная литература в старших классах средней школы. М.: Просвещение, 1992, с.79.
  2. Хайруллин Р.З. Сохранить живую душу: Материалы для урока о “Колымских рассказах” В.Т.Шаламова // Русская словесность. 1993, №5, с.58.
  3. Шаламов В.Т. Колымские рассказы. М.: Современник, 1991.

ИНТЕРНЕТ-АДРЕСА, МУЛЬТИМЕДИЙНЫЕ ХРЕСТОМАТИИ:

  1. http://autotravel.org.ru
  2. http://www.book site.ru
  3. http://www.cultinfo.ru/shalamov
  4. http://www.kolyma.ru
  5. http://www.perm36.ru
  6. http://www.sakharov-center.ru
  7. Мультимедийная хрестоматия “Отечественная история, литература, искусство

ПЛАН УРОКА

Ход урока.

  1. Индуктор.

На слайде – слово «заклинать».

А) Напишите слово «заклинать», подберите к нему синонимы и дайте краткое объяснение значений слова. (работа в парах – 2-3 минуты). Дополнительное задание: запишите, что вы хотели бы заклясть, на что направить заклинание? Записи читаются вслух.

Б)- А теперь заглянем в словарь С.И.Ожегова: (на слайде)

Заклинать – 1. настойчиво умолять о чем-нибудь во имя чего-нибудь (высок.) 2. У суеверных людей: подчинять себе, произнося магические слова (в пример – заклинать змей – так называется один из рассказов В.Шаламова).

Как вы думаете, почему рассказ назван именно так?

(Сложно объяснить, поэтому попытаемся разобраться в том, о чем пишет автор).

Перед нами рассказ В.Шаламова «Заклинатель змей».

В) Запишите, какие чувства вы испытывали, читая рассказ. Во время записи просматривайте его от начала до конца (4-5 минут), 3-5 работ зачитываются вслух, учитель записывает слова на доске.

2. Краткий пересказ сюжета, выяснение особенностей композиции (рассказ в рассказе, смена рассказчиков).

Давайте обратимся к содержанию рассказа.

3. Чтение текста. (Учитель читает первые 12-14 строк).

1. Выпишите слова и сочетания слов, которые действуют на чувства читателя.

2. Прочитайте все выбранные слова вслух, дополняя свои находки.

4. Работа в группах.

1 группа. Укажите художественные детали и особенности текста, требующие осмысления, объясните свой выбор.

2 группа. Запишите, какие проблемные вопросы возникают при чтении рассказа.

Чтение вслух составленных группами материалов.

5. Слово учителя.

«Бесстрашие мысли, - главная победа Варлама Шаламова, его писательский подвиг», – писал известный критик В.Лакшин. Но не мысль, а чувство – вот то, что потрясает и сегодняшних читателей «Колымских рассказов». Слишком реалистичны картины искажения человеческой природы и самого добра, слишком очевидная бесчеловечность, слишком часто – почти везде – побеждающая смерть.

Шаламов неоднократно писал: «Лагерь – отрицательная школа жизни целиком и полностью. Ничего полезного, нужного никто оттуда не вынесет, ни сам заключенный, ни его начальник, ни его охрана, ни невольные свидетели – инженеры, геологи, врачи…» И даже утверждал, что весь лагерный опыт – безусловное зло.

В последнее время мы чаще и чаще обращаемся к нашей истории, и этот интерес легко объясним, ведь только в середине 80-х годов 20 века был снят с нашей литературы “железный занавес” цензуры, и мы, наконец, обрели долгожданную правду. Это была страшная правда, правда о бесчисленных репрессиях, унесших миллионы жизней, о позорных судилищах, о застенках НКВД, где любыми способами выбивали из людей нужные показания, о тюрьмах и лагерях. Именно эту правду мы узнавали со страниц произведений Александра Солженицына и Варлама Шаламова, Юрия Домбровского и Георгия Владимова. Это те писатели, чья биография была связана с ГУЛАГом – чудовищным порождением Системы.

Именно эту хрупкость человеческой жизни, ее незначимость в общей Системе показывает нам в своей трагической книге “ Калымские рассказы” Варлам Шаламов. Человек в лагере, по Шаламову, радикально меняется, в нем атрофируются многие, присущие нормальным людям понятия: любовь, чувство долга, совесть, зачастую утрачивается даже витальный рефлекс. Вспомним, к примеру, рассказ “Одиночный замер”, когда герой накануне гибели жалеет не об утраченной жизни, а о несъеденной пайке хлеба. Шаламов показывает, как лагерь ломает человеческую личность, но автор делает это как бы не со стороны, а трагически переживая все вместе со своими героями. Известно, что у таких рассказов, как “На представку” и “Заклинатель змей” явно автобиографическая подоплека.

В мире лагеря нет никаких правил и норм. Они упразднены, потому что главное средство Системы – насилие и страх. Выйти из-под их влияния удается не всем. И все же есть они – Личности, например, майор Пугачев (из рассказа Варлама Шаламова “Последний бой майора Пугачева”). Их не удалось сломить, и это внушало и внушает читателям веру в победу над злом.

Шаламов свидетельствует об ужасах лагерей, тюрем, изоляторов, он смотрит на происходящее глазами человека, лишенного свободы, выбора, познавшего, как уничтожает человека само государство через репрессии, уничтожения, насилие. И только тот, кто прошел через все это, может до конца понять и оценить любое произведение о политическом терроре, концлагерях. Нам же книга приоткрывает лишь занавес, заглянуть за который, к счастью, не дано. Мы можем только сердцем почувствовать правду, как-то по-своему пережить ее.

6.Сообщение учащегося о судьбе В.Шаламова.

7. Слово учителя.

Сам Шаламов о своей книге писал так: «“Колымские рассказы” - это попытка поставить и решить какие-то важные нравственные вопросы времени, вопросы, которые просто не могут быть разрешены на другом материале. Вопрос встречи человека и мира, борьба человека с государственной машиной, правда этой борьбы, борьбы за себя, внутри себя – и вне себя. Возможно ли активное влияние на свою судьбу, перемалываемую зубьями государственной машины, зубьями зла. Иллюзорность и тяжесть надежды. Возможность опереться на другие силы, чем надежда».

Итоги:

Что способствует духовной деградации? (Голод и холод, Побои и издевательства, Огромность сроков, Непосильная работа, Разочарование, Отсутствие перспективы, Большие расстояния, Противостояние государственной машины, системы).

Что помогает человеку выжить?

Что помогает тому, кто прошёл все круги лагерного ада, подняться и победить в себе растоптанного человека? (Инерция, Надежда на чудо, Любовь к жизни, Стремление выжить, Человеческое достоинство, Участливость и доброта)

Хочется завершить урок стихотворением В.Шаламова.

Стихи – это стигматы,

Чужих страданий след,

Свидетельство расплаты

За всех людей, поэт.

Искать спасенья будут

Или поверят в рай,

Простят или забудут…

А ты – не забывай.

Ты должен вечно видеть

Чужих страданий свет,

Любить и ненавидеть

За всех людей, поэт.

1959

Д.З. Написать сочинение-рассуждение или эссе “Не замирайте, друзья мои, ни перед ложью, ни перед подлостью, учитесь мужеству, будьте порядочными людьми” (А.Галич)

Заклинатель змей

Мы сидели на поваленной бурей огромной лиственнице. Деревья в краю вечной мерзлоты едва держатся за неуютную землю, и буря легко вырывает их с корнями и валит на землю. Платонов рассказывал мне историю своей здешней жизни – второй нашей жизни на этом свете. Я нахмурился при упоминании прииска «Джанхара». Я сам побывал в местах дурных и трудных, но страшная слава «Джанхары» гремела везде.

– И долго вы были на «Джанхаре»?

– Год, – сказал Платонов негромко. Глаза его сузились, морщины обозначились резче – передо мной был другой Платонов, старше первого лет на десять.

– Впрочем, трудно было только первое время, два-три месяца. Там одни воры. Я был единственным... грамотным человеком там. Я им рассказывал, «тискал рóманы», как говорят на блатном жаргоне, рассказывал по вечерам Дюма, Конан Дойля, Уоллеса. За это они меня кормили, одевали, и я работал мало. Вы, вероятно, тоже в свое время использовали это единственное преимущество грамотности здесь?

– Нет, – сказал я, – нет. Мне это казалось всегда последним унижением, концом. За суп я никогда не рассказывал романов. Но я знаю, что это такое. Я слышал «романистов».

– Это – осуждение? – сказал Платонов.

– Ничуть, – ответил я. – Голодному человеку можно простить многое, очень многое.

– Если я останусь жив, – произнес Платонов священную фразу, которой начинались все размышления о времени дальше завтрашнего дня, – я напишу об этом рассказ. Я уже и название придумал: «Заклинатель змей». Хорошее?

– Хорошее. Надо только дожить. Вот – главное.

Андрей Федорович Платонов, киносценарист в своей первой жизни, умер недели через три после этого разговора, умер так, как умирали многие, – взмахнул кайлом, покачнулся и упал лицом на камни. Глюкоза внутривенно, сильные сердечные средства могли бы его вернуть к жизни – он хрипел еще час-полтора, но уже затих, когда подошли носилки из больницы, и санитары унесли в морг этот маленький труп – легкий груз костей и кожи.

Я любил Платонова за то, что он не терял интереса к той жизни за синими морями, за высокими горами, от которой нас отделяло столько верст и лет и в существование которой мы уже почти не верили или, вернее, верили так, как школьники верят в существование какой-нибудь Америки. У Платонова, бог весть откуда, бывали и книжки, и, когда было не очень холодно, например в июле, он избегал разговоров на темы, которыми жило все население, – какой будет или был на обед суп, будут ли давать хлеб трижды в день или сразу с утра, будет ли завтра дождь или ясная погода.

Я любил Платонова, и я попробую сейчас написать его рассказ «Заклинатель змей».

Конец работы – это вовсе не конец работы. После гудка надо еще собрать инструмент, отнести его в кладовую, сдать, построиться, пройти две из десяти ежедневных перекличек под матерную брань конвоя, под безжалостные крики и оскорбления своих же товарищей, пока еще более сильных, чем ты, товарищей, которые тоже устали и спешат домой и сердятся из-за всякой задержки. Надо еще пройти перекличку, построиться и отправиться за пять километров в лес за дровами – ближний лес давно весь вырублен и сожжен. Бригада лесорубов заготовляет дрова, а шурфовые рабочие носят по бревнышку каждый. Как доставляются тяжелые бревна, которые не под силу взять даже двум людям, никто не знает. Автомашины за дровами никогда не посылаются, а лошади все стоят на конюшне по болезни. Лошадь ведь слабеет гораздо скорее, чем человек, хотя разница между ее прежним бытом и нынешним неизмеримо, конечно, меньше, чем у людей. Часто кажется, да так, наверное, оно и есть на самом деле, что человек потому и поднялся из звериного царства, стал человеком, то есть существом, которое могло придумать такие вещи, как наши острова со всей невероятностью их жизни, что он был физически выносливее любого животного. Не рука очеловечила обезьяну, не зародыш мозга, не душа – есть собаки и медведи, поступающие умней и нравственней человека. И не подчинением себе силы огня – все это было после выполнения главного условия превращения. При прочих равных условиях в свое время человек оказался значительно крепче и выносливей физически, только физически. Он был живуч как кошка – эта поговорка неверна. О кошке правильнее было бы сказать – эта тварь живуча, как человек. Лошадь не выносит месяца зимней здешней жизни в холодном помещении с многочасовой тяжелой работой на морозе. Если это не якутская лошадь. Но ведь на якутских лошадях и не работают. Их, правда, и не кормят. Они, как олени зимой, копытят снег и вытаскивают сухую прошлогоднюю траву. А человек живет. Может быть, он живет надеждами? Но ведь никаких надежд у него нет. Если он не дурак, он не может жить надеждами. Поэтому так много самоубийц. Но чувство самосохранения, цепкость к жизни, физическая именно цепкость, которой подчинено и сознание, спасает его. Он живет тем же, чем живет камень, дерево, птица, собака. Но он цепляется за жизнь крепче, чем они. И он выносливей любого животного.

О всем таком и думал Платонов, стоя у входных ворот с бревном на плече и ожидая новой переклички. Дрова принесены, сложены, и люди, теснясь, торопясь и ругаясь, вошли в темный бревенчатый барак.

Когда глаза привыкли к темноте, Платонов увидел, что вовсе не все рабочие ходили на работу. В правом дальнем углу на верхних нарах, перетащив к себе единственную лампу, бензиновую коптилку без стекла, сидели человек семь-восемь вокруг двоих, которые, скрестив по-татарски ноги и положив между собой засаленную подушку, играли в карты. Дымящаяся коптилка дрожала, огонь удлинял и качал тени.

Платонов присел на край нар. Ломило плечи, колени, мускулы дрожали. Платонова только утром привезли на «Джанхару», и работал он первый день. Свободных мест на нарах не было.

«Вот все разойдутся, – подумал Платонов, – и я лягу». Он задремал.

Игра вверху кончилась. Черноволосый человек с усиками и большим ногтем на левом мизинце перевалился к краю нар.

– Ну-ка, позовите этого Ивана Ивановича, – сказал он.

Толчок в спину разбудил Платонова.

– Ты... Тебя зовут.

– Ну, где он, этот Иван Иванович? – звали с верхних нар.

– Я не Иван Иванович, – сказал Платонов, щурясь.

– Он не идет, Федечка.

– Как не идет?

Платонова вытолкали к свету.

– Ты думаешь жить? – спросил его негромко Федя, вращая мизинец с отрощенным грязным ногтем перед глазами Платонова.

– Думаю, – ответил Платонов.

Сильный удар кулаком в лицо сбил его с ног. Платонов поднялся и вытер кровь рукавом.

– Так отвечать нельзя, – ласково объяснил Федя. – Вас, Иван Иванович, в институте разве так учили отвечать?

Платонов молчал.

– Иди, тварь, – сказал Федя. – Иди и ложись к параше. Там будет твое место. А будешь кричать – удавим.

Это не было пустой угрозой. Уже дважды на глазах Платонова душили полотенцем людей – по каким-то своим воровским счетам. Платонов лег на мокрые вонючие доски.

– Скука, братцы, – сказал Федя, зевая, – хоть бы пятки кто почесал, что ли...

– Машка, а Машка, иди чеши Федечке пятки.

В полосу света вынырнул Машка, бледный хорошенький мальчик, воренок лет восемнадцати.

Он снял с ног Федечки заношенные желтые полуботинки, бережно снял грязные рваные носки и стал, улыбаясь, чесать пятки Феде. Федя хихикал, вздрагивая от щекотки.

– Пошел вон, – вдруг сказал он. – Не можешь чесать. Не умеешь.

– Да я, Федечка...

– Пошел вон, тебе говорят. Скребет, царапает. Нежности нет никакой.

Окружающие сочувственно кивали головами.

– Вот был у меня на «Косом» жид – тот чесал. Тот, братцы мои, чесал. Инженер.

И Федя погрузился в воспоминания о жиде, который чесал пятки.

– Ну его, – сказал Федя. – Разве такие могут чесать. А впрочем, подымите-ка его.

Платонова вывели к свету.

– Эй, ты, Иван Иванович, заправь-ка лампу, – распоряжался Федя. – И ночью будешь дрова в печку подкладывать. А утром – парашку на улицу. Дневальный покажет, куда выливать...

Платонов молчал покорно.

– За это, – объяснял Федя, – ты получишь миску супчику. Я ведь все равно юшки-то не ем. Иди спи.

Платонов лег на старое место. Рабочие почти все спали, свернувшись по двое, по трое – так было теплее.

– Эх, скука, ночи длинные, – сказал Федя. – Хоть бы роман кто-нибудь тиснул. Вот у меня на «Косом»...

– Федя, а Федя, а этот, новый-то... Не хочешь попробовать?

– И то, – оживился Федя. – Подымите его.

Платонова подняли.

– Слушай, – сказал Федя, улыбаясь почти заискивающе, – я тут погорячился немного.

– Ничего, – сказал Платонов сквозь зубы.

– Слушай, а романы ты можешь тискать?

Огонь блеснул в мутных глазах Платонова. Еще бы он не мог. Вся камера следственной тюрьмы заслушивалась «Графом Дракулой» в его пересказе. Но там были люди. А здесь? Стать шутом при дворе миланского герцога, шутом, которого кормили за хорошую шутку и били за плохую? Есть ведь и другая сторона в этом деле. Он познакомит их с настоящей литературой. Он будет просветителем. Он разбудит в них интерес к художественному слову, он и здесь, на дне жизни, будет выполнять свое дело, свой долг. По старой привычке Платонов не хотел себе сказать, что просто он будет накормлен, будет получать лишний супчик не за вынос параши, а за другую, более благородную работу. Благородную ли? Это все-таки ближе к чесанию грязных пяток вора, чем к просветительству. Но голод, холод, побои...

Федя, напряженно улыбаясь, ждал ответа.

– М-могу, – выговорил Платонов и в первый раз за этот трудный день улыбнулся. – Могу тиснуть.

– Ах ты, милый мой! – Федя развеселился. – Иди, лезь сюда. На тебе хлебушка. Получше уж завтра покушаешь. Садись сюда, на одеяло. Закуривай.

Платонов, не куривший неделю, с болезненным наслаждением сосал махорочный окурок.

– Как тебя звать-то?

– Андрей, – сказал Платонов.

– Так вот, Андрей, значит, что-нибудь подлинней, позабористей. Вроде «Графа Монте-Кристо». О тракторах не надо.

– «Отверженные», может быть? – предложил Платонов.

– Это о Жан Вальжане? Это мне на «Косом» тискали.

– Тогда «Клуб червонных валетов» или «Вампира»?

– Вот-вот. Давай валетов. Тише вы, твари... Платонов откашлялся.

– В городе Санкт-Петербурге в тысяча восемьсот девяносто третьем году совершено было одно таинственное преступление...

Уже рассветало, когда Платонов окончательно обессилел.

– На этом кончается первая часть, – сказал он.

– Ну, здорово, – сказал Федя. – Как он ее. Ложись здесь с нами. Спать-то много не придется – рассвет. На работе поспишь. Набирайся сил к вечеру...

Платонов уже спал.

Выводили на работу. Высокий деревенский парень, проспавший вчерашних валетов, злобно толкнул Платонова в дверях.

– Ты, гадина, ходи да поглядывай.

Ему тотчас же зашептали что-то на ухо.

Строились в ряды, когда высокий парень подошел к Платонову.

– Ты Феде-то не говори, что я тебя ударил. Я, брат, не знал, что ты романист.

– Я не скажу, – ответил Платонов.

Варлам Шаламов

Заклинатель змей

Мы сидели на поваленной бурей огромной лиственнице. Деревья в краю вечной мерзлоты едва держатся за неуютную землю, и буря легко вырывает их с корнями и валит на землю. Платонов рассказывал мне историю своей здешней жизни – второй нашей жизни на этом свете. Я нахмурился при упоминании прииска «Джанхара». Я сам побывал в местах дурных и трудных, но страшная слава «Джанхары» гремела везде.

– И долго вы были на «Джанхаре»?

– Год, – сказал Платонов негромко. Глаза его сузились, морщины обозначились резче – передо мной был другой Платонов, старше первого лет на десять.

– Впрочем, трудно было только первое время, два-три месяца. Там одни воры. Я был единственным… грамотным человеком там. Я им рассказывал, «тискал романы», как говорят на блатном жаргоне, рассказывал по вечерам Дюма, Конан Дойля, Уоллеса. За это они меня кормили, одевали, и я работал мало. Вы, вероятно, тоже в свое время использовали это единственное преимущество грамотности здесь?

– Нет, – сказал я, – нет. Мне это казалось всегда последним унижением, концом. За суп я никогда не рассказывал романов. Но я знаю, что это такое. Я слышал «романистов».

– Это – осуждение? – сказал Платонов.

– Ничуть, – ответил я. – Голодному человеку можно простить многое, очень многое.

– Если я останусь жив, – произнес Платонов священную фразу, которой начинались все размышления о времени дальше завтрашнего дня, – я напишу об этом рассказ. Я уже и название придумал: «Заклинатель змей». Хорошее?

– Хорошее. Надо только дожить. Вот – главное.

Андрей Федорович Платонов, киносценарист в своей первой жизни, умер недели через три после этого разговора, умер так, как умирали многие, – взмахнул кайлом, покачнулся и упал лицом на камни. Глюкоза внутривенно, сильные сердечные средства могли бы его вернуть к жизни – он хрипел еще час-полтора, но уже затих, когда подошли носилки из больницы, и санитары унесли в морг этот маленький труп – легкий груз костей и кожи.

Я любил Платонова за то, что он не терял интереса к той жизни за синими морями, за высокими горами, от которой нас отделяло столько верст и лет и в существование которой мы уже почти не верили или, вернее, верили так, как школьники верят в существование какой-нибудь Америки. У Платонова, бог весть откуда, бывали и книжки, и, когда было не очень холодно, например в июле, он избегал разговоров на темы, которыми жило все население, – какой будет или был на обед суп, будут ли давать хлеб трижды в день или сразу с утра, будет ли завтра дождь или ясная погода.

Я любил Платонова, и я попробую сейчас написать его рассказ «Заклинатель змей».


Конец работы – это вовсе не конец работы. После гудка надо еще собрать инструмент, отнести его в кладовую, сдать, построиться, пройти две из десяти ежедневных перекличек под матерную брань конвоя, под безжалостные крики и оскорбления своих же товарищей, пока еще более сильных, чем ты, товарищей, которые тоже устали и спешат домой и сердятся из-за всякой задержки. Надо еще пройти перекличку, построиться и отправиться за пять километров в лес за дровами – ближний лес давно весь вырублен и сожжен. Бригада лесорубов заготовляет дрова, а шурфовые рабочие носят по бревнышку каждый. Как доставляются тяжелые бревна, которые не под силу взять даже двум людям, никто не знает. Автомашины за дровами никогда не посылаются, а лошади все стоят на конюшне по болезни. Лошадь ведь слабеет гораздо скорее, чем человек, хотя разница между ее прежним бытом и нынешним неизмеримо, конечно, меньше, чем у людей. Часто кажется, да так, наверное, оно и есть на самом деле, что человек потому и поднялся из звериного царства, стал человеком, то есть существом, которое могло придумать такие вещи, как наши острова со всей невероятностью их жизни, что он был физически выносливее любого животного. Не рука очеловечила обезьяну, не зародыш мозга, не душа – есть собаки и медведи, поступающие умней и нравственней человека. И не подчинением себе силы огня – все это было после выполнения главного условия превращения. При прочих равных условиях в свое время человек оказался значительно крепче и выносливей физически, только физически. Он был живуч как кошка – эта поговорка неверна. О кошке правильнее было бы сказать – эта тварь живуча, как человек. Лошадь не выносит месяца зимней здешней жизни в холодном помещении с многочасовой тяжелой работой на морозе. Если это не якутская лошадь. Но ведь на якутских лошадях и не работают. Их, правда, и не кормят. Они, как олени зимой, копытят снег и вытаскивают сухую прошлогоднюю траву. А человек живет. Может быть, он живет надеждами? Но ведь никаких надежд у него нет. Если он не дурак, он не может жить надеждами. Поэтому так много самоубийц.

Но чувство самосохранения, цепкость к жизни, физическая именно цепкость, которой подчинено и сознание, спасает его. Он живет тем же, чем живет камень, дерево, птица, собака. Но он цепляется за жизнь крепче, чем они. И он выносливей любого животного.

О всем таком и думал Платонов, стоя у входных ворот с бревном на плече и ожидая новой переклички. Дрова принесены, сложены, и люди, теснясь, торопясь и ругаясь, вошли в темный бревенчатый барак.

Когда глаза привыкли к темноте, Платонов увидел, что вовсе не все рабочие ходили на работу. В правом дальнем углу на верхних нарах, перетащив к себе единственную лампу, бензиновую коптилку без стекла, сидели человек семь-восемь вокруг двоих, которые, скрестив по-татарски ноги и положив между собой засаленную подушку, играли в карты. Дымящаяся коптилка дрожала, огонь удлинял и качал тени.

Платонов присел на край нар. Ломило плечи, колени, мускулы дрожали. Платонова только утром привезли на «Джанхару», и работал он первый день. Свободных мест на нарах не было.

«Вот все разойдутся, – подумал Платонов, – и я лягу». Он задремал.

Игра вверху кончилась. Черноволосый человек с усиками и большим ногтем на левом мизинце перевалился к краю нар.

– Ну-ка, позовите этого Ивана Ивановича, – сказал он.

Толчок в спину разбудил Платонова.

– Ты… Тебя зовут.

– Ну, где он, этот Иван Иванович? – звали с верхних нар.

– Я не Иван Иванович, – сказал Платонов, щурясь.

– Он не идет, Федечка.

– Как не идет?

Платонова вытолкали к свету.

– Ты думаешь жить? – спросил его негромко Федя, вращая мизинец с строщенным грязным ногтем перед глазами Платонова.

– Думаю, – ответил Платонов.

Сильный удар кулаком в лицо сбил его с ног. Платонов поднялся и вытер кровь рукавом.

– Так отвечать нельзя, – ласково объяснил Федя. – Вас, Иван Иванович, в институте разве так учили отвечать?

Платонов молчал.

– Иди, тварь, – сказал Федя. – Иди и ложись к параше. Там будет твое место. А будешь кричать – удавим.

Это не было пустой угрозой. Уже дважды на глазах Платонова душили полотенцем людей – по каким-то своим воровским счетам. Платонов лег на мокрые вонючие доски.

– Скука, братцы, – сказал Федя, зевая, – хоть бы пятки кто почесал, что ли…

– Машка, а Машка, иди чеши Федечке пятки. В полосу света вынырнул Машка, бледный хорошенький мальчик, воренок лет восемнадцати.

Он снял с ног Федечки заношенные желтые полуботинки, бережно снял грязные рваные носки и стал, улыбаясь, чесать пятки Феде. Федя хихикал, вздрагивая от щекотки.

– Пошел вон, – вдруг сказал он. – Не можешь чесать. Не умеешь.

– Да я, Федечка…

– Пошел вон, тебе говорят. Скребет, царапает. Нежности нет никакой.

Окружающие сочувственно кивали головами.

– Вот был у меня на «Косом» жид – тот чесал. Тот, братцы мои, чесал. Инженер.

И Федя погрузился в воспоминания о жиде, который чесал пятки.

– Ну его, – сказал Федя. – Разве такие могут чесать. А впрочем, подымите-ка его.

Платонова вывели к свету.

– Эй, ты, Иван Иванович, заправь-ка лампу, – распоряжался Федя. – И ночью будешь дрова в печку подкладывать. А утром – парашку на улицу. Дневальный покажет, куда выливать…

Платонов молчал покорно.

– За это, – объяснял Федя, – ты получишь миску супчику. Я ведь все равно юшки-то не ем. Иди спи.

Платонов лег на старое место. Рабочие почти все спали, свернувшись по двое, по трое – так было теплее.

– Эх, скука, ночи длинные, – сказал Федя. – Хоть бы роман кто-нибудь тиснул. Вот у меня на «Косом»…

– Федя, а Федя, а этот, новый-то… Не хочешь попробовать?

– И то, – оживился Федя. – Подымите его.

Платонова подняли.

– Слушай, – сказал Федя, улыбаясь почти заискивающе, – я тут погорячился немного.

– Ничего, – сказал Платонов сквозь зубы.

– Слушай, а романы ты можешь тискать?

Огонь блеснул в мутных глазах Платонова. Еще бы он не мог. Вся камера следственной тюрьмы заслушивалась «Графом Дракулой» в его пересказе. Но там были люди. А здесь? Стать шутом при дворе миланского герцога, шутом, которого кормили за хорошую шутку и били за плохую? Есть ведь и другая сторона в этом деле. Он познакомит их с настоящей литературой. Он будет просветителем. Он разбудит в них интерес к художественному слову, он и здесь, на дне жизни, будет выполнять свое дело, свой долг. По старой привычке Платонов не хотел себе сказать, что просто он будет накормлен, будет получать лишний супчик не за вынос параши, а за другую, более благородную работу. Благородную ли? Это все-таки ближе к чесанию грязных пяток вора, чем к просветительству. Но голод, холод, побои…

«Россия 1905 год» - С балкона была брошена в войска бомба. I Государственная дума была создана в 1906 г. и просуществовала 72 дня. Органы местного самоуправления. Подорвался на мине в 1904 г.; там еще С.О. Макаров был. Настоящий договор будет подписан в двух экземплярах на французском и английском языках… Народу масса, перед домом толпа.

«Первая русская революция» - Предоставление народу демократических свобод – слова, собраний, печати, совести. III этап (январь 1906-3 июля 1907 гг.) – Период нисходящей революции. Рабочий день сокращен до 9 часов, повышена зарплата. В Малороссии начались крестьянские волнения. 9 января 1905 г. - «Кровавое воскресенье». Рабочее движение.

«Первая российская революция» - Некоторые национальные окраины (например, Средняя Азия) лишались представительства. Дума была распущена указом Николая II от 3 июня (Третьеиюньский переворот). Третьеиюньский переворот. Полномочия Первой Государственной думы. Зал заседаний Государственной думы в Таврическом дворце, Санкт-Петербург. Последствия взрыва 12 августа 1906 года на Аптекарском острове.

«Революция 1905-1907» - 9 января 1905 г. “Кровавое воскресенье.”. Государь! Но! Выступления в армии и на флоте. Массовые рабочие забастовки и стачки. Лозунги «Долой самодержавие!», «Да здравствует республика!» Правительство вынуждено пойти на уступки. Манифест был не конституцией, а декларацией намерений. 12 июня 1905 г.- восстание на броненосце «Потёмкин».

«Революция 1905» - Москвичей поддержали рабочие Петербурга. К октябрю 1905 года бастовали рабочие крупных промышленных центров страны. Диорама Героическая Красная Пресня. Серьёзность положения была наконец осознана и самим царём. Изменения в политической системе Российской империи. По городу прокатилась волна арестов и массовых расстрелов.

«Революция 1905-1907 гг» - Спад революционной волны. Закрывались профсоюзы, преследовались революционные партии, начались репрессии против печати. Всероссийская Октябрьская политическая стачка. 12 мая 1905 г. в Иваново-Вознесенске началась стачка. Цель: конституционное устройство России на основе всеобщего избирательного права.

Всего в теме 7 презентаций

«Шоковая терапия»

Урок по «Колымским рассказам» В. Шаламова


Оформление: портрет В.Т. Шаламова; выставка из книг, газетных публикаций, отзывов о писателе.

Цели урока: вызвать интерес к личности и творчеству В.Т. Шаламова, ставшего символом открытости, воли и русской прямоты; показать «необычный жизненный материал», взятый в основу «Колымских рассказов», и увлечь учащихся прочтением текста рассказов, подвести учащихся к осмыслению трагической судьбы человека в тоталитарном государстве.

Эпиграф:
Там, где царит насилие, - царят горе и льется кровь.

В. Гроссман

А ад я видел на земле

Саша Черный.
Лагерь, - отрицательный опыт, отрицательная школа, растление для всех – для начальников и заключенных, конвоиров и зрителей, прохожих и читателей беллетристики.

«Колымские рассказы ».

«Колымские рассказы» это судьба мучеников не бывших, не уцелевших и не ставших героями.

В.Т. Шаламов


  1. Слово учителя.
Звучит песня ……

«Будь проклята ты, Колыма,

Что названа Черной планетой,

Сойдешь поневоле с ума

Возврата оттуда уж нету»
В этом крике есть и голос писателя В. Шаламова. Именно об этой планете, людях, волей судьбы, населяющих ее идет речь в «Колымских рассказах».

Варлам Шаламов вошел в наше общество и литературное сознание незаметно, но прочно. Давно печатавшийся как поэт, он завоевал известность «Колымскими рассказами», написанными между 1954-1973 годами.

Но публиковаться эти рассказы начали у нас лишь в последние годы. Тема «арестов, тюрем и лагерей» - не нова, но у Шаламова она зазвучала по-своему.

«Колымские рассказы» - их много. Каждый из них имеет свое название, но все они объединены в «Колымские», и это не только общее название, указывающее на место действие, но и «страстное повествование о разрушении человека», о «растлении ума и сердца, когда огромному большинству выясняется день ото дня всё легче, что можно, оказывается жить без мяса, без сахара, без одежды, без обуви, а также без чести, без совести, без любви, без долга». Выясняется большинству, но всеми ли это открытие принимается как норма?

О времени репрессий, политике беспросветной лжи, глумлении и издевательстве над человеком знаем из повестей: « Ночевала тучка золотая» А.Приставкина, «Черные камни» А. Жигулина.

Но рассказы Шаламова показывают еще одну сторону этой политики: в лагерях была целая система истребления, физического и нравственного уничтожения человека, осужденного по 58-й статье.

Миллионам людей государственная машина «переломала судьбы, самое лучшее, что было».

«Колымские рассказы» - это репортаж из своего времени, из той поры когда, нынешнее поколение дедов и отцов безмятежно распевали хрестоматийные слова и официальную музыку «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». И только очень немногие оставшиеся в живых могли сказать, как на самом деле дышалось им за колючей проволокой колымских лагерей.


2. Краткий пересказ «Колымских рассказов» В.Т. Шаламова. Выступления учащихся.
Рассказ «Ночью» вводит нас в обстановку человеческого бесправия, голода и холода. Глебов и Багрецов (два зека) – идут на дело. После утомительного рабочего дня, собрав после ужина крошки хлеба, они лезут по скале и разбирают каменный завал. Под камнями мертвец, а на нем почти новые кальсоны и рубашка. «С ввалившимися блестящими глазами», которыми говорить было не о чем, да и думать было не о чем, потому что «сознание» уже не было человеческим сознанием.

Смысл рассказа заключен в последней фразе: «Завтра они продадут белье, променяют на хлеб, может быть, даже немного достанут табаку…»

Значит, они проживут еще один день. Чувства, нравственность подавлены холодом и голодом, но ночь несет надежду.
В рассказе «Две встречи» исчезает бригадир Котур. Он не успел встать с тачки, когда подошел начальник. Здесь же читаем, как 1938г. Начальство решило пешком отправить этапы из Магадана на прииски Севера. От колоны в 500 человек за пятьсот километров осталось в живых 30-40.

«Остальные осели в пути – обмороженными, голодными, застреленными…»


Рассказ «Прокуратор Иудеи» начинается словами: «5 декабря 1947 г. В бухту Начаево

вошел пароход «Ким» с человеческим грузом…» «тремя тысячами заключенных».

В пути заключенные подняли бунт и начальство приняло решение залить все трюмы водой. Все это было сделано при 40 о морозе. Фронтовой хирург Кубанцев потрясен зрелищем трупов, оставшихся в живых людей, страшных ран, которые Кубанцеву в жизни не были ведомы и не снились никогда.
«Конечно, на Колыме не было «душегубок». Здесь предпочитали вымораживать – результат был самый утешительный», читаем в рассказе «Уроки любви»
3.Слово учителя. Как же работал В. Шаламов над этими рассказами?
Правда жизни стала эстетическим кредо В. Шаламова. Все до единого его рассказы, отвечают этому высокому критерию. Нам трудно представить, какого огромного душевного напряжения стоили писателю его рассказы.

Вот как он описывает свой творческий процесс: «Каждый рассказ, каждая фраза его предварительно прочитана в пустой комнате, - я всегда говорю сам с собой, когда пишу. Кричу, угрожаю, плачу. И слез мне не остановить. Только после, кончая рассказ или часть рассказа, я утираю слезы».

«Энциклопедией колымской жизни » можно назвать его произведение. В них можно найти все. Описание земли, истории, народонаселения, столицы Колымского края; вы узнаете все о начальниках, о нормах выработок, о методе изготовления тюремных нар; о том, почему заключенные сначала съедают баланду, а хлеб уносят с собой; о том, как сходят с ума от голода и как отрубают себе пальцы. Много можно узнать из этой «энциклопедии», чего не могли себе представить.

В письме к Пастернаку Шаламов перечисляет реальные случаи из колымской жизни, ставшие сюжетной канвой рассказов:

«Беглец, которого поймали в тайге и застрелили «оперативники». Отрубили ему обе кисти, чтобы не возить труп за несколько верст, а то ведь пальцы надо печатать. А беглец поднялся и доплелся к утру к нашей избушке. Потом его застрелили окончательно».

«Свитер шерстяной, домашний, часто лежит на лавке и шевелится – так много в нем вшей».

«Идет шеренга, в ряду люди сцеплены локтями, на спинах жестяные номера (вместо бубнового туза), конвой, собаки во множестве, через каждые 10 минут – Ло-ожись! Лежали подолгу в снегу, не поднимая головы, ожидая команды»

«У кого-то видели листок бумаги в руках, наверное, следователь выдал для доносов. Шестнадцатичасовой рабочий день. Спят, опираясь на лопату, - сесть и лечь нельзя, тебя застрелят сразу».

«Тех, кто не может идти на работу, привязывают к волокушам, и лошадь тащит их по дороге за 2-3 километра».

«Ворот у отверстия штольни. Бревно, которым ворот вращают и семь измученных оборванцев ходят по кругу вместо лошади. И у костра – конвоир. Чем не Египет?»

«На свете нет ничего более низкого, чем намерение забыть эти преступления. Простите меня, что я пишу Вам все эти грустные вещи, мне хотелось бы, чтобы Вы получили сколь-нибудь правильное впечатление о том значительном и отметном, чем огромен почти 20-летний период – пятилеток, больших строек, точное название «дерзаний» и «достижений». Ведь ни одной сколь-нибудь крупной стройки не было без арестантов, жизнь, которых – бесправная цепь унижений. Время успешно заставило человека забыть о том, что он - человек…»
4. Думаем и размышляем над прочитанными рассказами.


  • В чем трагизм «Колымских рассказов»?
(Страшно. Люди и смерть. Эти слова постоянно идут рядом. Там конвоиры, готовые убить, мороз, готовый убить, голод, готовый убить)

Перед нами истории о колымских доходягах, всеми способами цепляющихся за жизнь.

Обсуждение рассказов «Выходной день» и «Васька Денисов, похититель свиней».

Рассказ «Выходной день»

Слово учителя.

Человек и природа единое целое. Человек – дитя природы. Но человек, лишенный нормальных условий, начинает воспринимать ее как нечто чуждое, враждебное. Человек не может раствориться в природе или принять ее в себя, почувствовать свое единство с ней – для этого тоже нужны душевные силы, нужна неповрежденная душа.


  • В чем видна необычность нашего рассказа?
(Примерный ответ учащихся: описание белок «небесного цвета, черномордых, чернохвостых, которые «увлеченно вглядывались в то, что творилось за серебристыми лиственницами», описывается красота белок, их вольное, независимое существование)

  • А что же таилось за серебристыми лиственницами?
(Примерный ответ учащихся :молящийся в лесу священник Замятин)

  • Найдите в тексте, как он это делает?
(Примерный ответ учащихся : «Размашисто крестясь и негромко выговаривая немеющими от холода губами слова литургийной службы, он служит на лесной поляне обедню – одиноко и торжественно.

Теплом веет от этого одинокого человека, горячо шепчущего слова молитвы.»

«На лице его было выражение удивительное – то самое, что бывает на лицах людей, вспоминающих детство или что-либо равноценно дорогое»)


  • А дальше – совершенно контрастная сцена. Какая? Зачитайте.
(Примерный ответ учащихся : убивающие щенка овчарки «блатари», которые варят из него суп)

  • На какие мысли наводит вас эта сцена?
(Примерный ответ учащихся : Мы словно ощущаем боль самой природы, внутри которой происходит распад человеческого, также как и борьба человека за самого себя.)

  • Что же спасает человека в этой бесчеловечной жизни?
(Примерный ответ учащихся : Шаламов: «Я знаю, что у каждого человека здесь было самое последнее, самое важное – то, что помогало жить, цепляться за жизнь, которую так настойчиво и упорно у нас отбирали».

Этим «самым последним» могло быть разное – стремление вернуться к родным, к семье, любовь к детям, вера в Бога.)


В рассказе «Васька Денисов, похититель свиней» голодный Васька пробирается в поселок, чтобы заработать тарелку супа или кусок хлеба, но поздно- хозяин вылил суп свиньям. Забравшись в чей-то чулан, Васька находит зарезанного и замороженного поросенка. Удрав от погони, герой рассказа заперся в красном уголке. «Когда вызван был отряд стрелков, и двери были открыты, и баррикада разобрана, Васька успел съесть половину поросенка».

  • Зачем пробирается Васька в поселок?

  • Почему старания Васьки оказались напрасными?

  • Когда был вызван отряд стрелков?

  • «Он шел покачиваясь от слабости, но не домой…», куда?

Растление – одно из главных слов в Шаламовском приговоре лагерю.
Обсуждение рассказа «Заклинатель змей» .

Слово учителя.

Во многих рассказах Шаламова говориться о власти в лагере «блатарей» над «врагами народа». «Друзьям » народа государство и поручало «перевоспитание» тех, кто попадал на Колыму по 58 статье.

Мысленно представим себе место обитания Платонова и его день до появления в темном бараке, при этом постараемся максимально опираться на слова писателя;

Вечная мерзлота. Здесь даже деревья «едва держаться за неуютную землю, и буря мягко вырывает их с корнями и валит на землю»;

Платонов - шурфовой рабочий. Но после работы, его ждет опять работа:


  • Какая работа его ждет?
«Надо еще собрать инструмент, отнести его в кладовую, сдать, построиться, пройти две их десяти ежедневных перекличек. Надо еще пройти перекличку, построиться и отправиться за пять километров в лес за дровами»

  • Как вы думает, зачем автор дает такое подробное перечисление вереницы действий?
Такое подробное перечисление вереницы действий, предстоящих обессиленным людям после каторжного труда, создает впечатление бесконечного дня, какой-то безысходности – да будет ли отдых уставшему телу?

Но до отдыха далеко. Еще предстоит пятикилометровый путь назад, но уже с тяжелым бревном, потому что машин не дают, а лошади не справляются: «лошадь ведь слабее гораздо чем человек, лошадь не выносит месяца зимней здешней жизни в холодном помещении и с многочасовой работой – тяжелой работой на морозе».


  • Платонов размышляет о природе человеческой выносливости: гибнут деревья, животные, «а человек живет». Почему?
Да потому, что «он цепляется за жизнь крепче, чем они. И он выносливее любого животного.

И вот мы с Платоновым вместе в бараке. Наконец-то, кажется, он может отдохнуть. «Ломило плечи, колени, мускулы дрожали», но «толчок в спину разбудил Платонова»…его «вытолкнули к свету»

Федечка – вор, «блатарь» - хозяин положения, в его власти жизнь человека. «Ты думаешь жить?»,- спрашивает он Платонова. Спрашивает «негромко», объясняет «ласково», но за этим поведение хищного зверя. Потому что за негромкими вкрадчивыми словами следует «сильный удар прямо в лицо», который сбивает Платонова с ног.

Федечка называет Платонова Иваном Ивановичем, для него все такие, как Платонов – Иван Ивановичи, он этим как бы обезличивает, обезымянивает людей, он для него твари. Когда еще не потерявший человеческое достоинство Платонов отвечает, что он не Иван Иванович, Федечка цедит: «Так отвечать нельзя. Вас, Иван Иванович, в институте разве так учили отвечать? ». Указывает Платонову на его место и предупреждает: «Иди тварь …Иди и ложись к параше. Там будет твое место. А будешь кричать - удавим» .

Платонов испытывает нравственное унижение, издевательство.

Страшно то, что Федечке скучно. «Урок», который он преподает Платонову, - короткое развлечение. «Скучно, братцы, - сказал Федя, зевая, - хоть бы пятки кто почесал, что ли…».- И вот с него угодливо снимают грязные рваные носки, и подобострастно улыбаясь, чешут пятки. Федечке не нравятся, как это делает молодой ворёнок. Вот, вспоминает он, был инженер на прииске «Косой», тот чесал. И это воспоминание говорит о том, что где бы Федя ни был, он везде чувствует себя хозяином, властелином. И вот Платонова поднимают снова, а потом еще раз, потому что Федечке не спится, опять скучно: «Хоть бы роман кто-нибудь тиснул».

Поражает, как много среди блатарей лакеев, угодных ради Федечки унижаться и унижать, а если потребует хозяин, то и убивать. Прииск был из одних воров. Страшна судьба единственного грамотного из них – Платонова. Его кормили, одевали за то, что он пересказывал Дюма, Конан Дойля, Уоллеса. Это тоже унижение ради миски «супчика», которым жалует его Федя; он ведь помои не ест.


  • Осуждает ли автор Платонова за это? Почему?
На первый взгляд, да. «Мне это казалось последним унижением, концом. За суп я никогда не рассказывал романов. Но я знаю, что это такое. Я слышал романистов»

Но когда Платонов спрашивает: «Осуждение ли это?» - рассказчик отвечает: «-Ничуть…- Голодному человеку можно простить многое, очень многое».


  • Шаламов дважды повторит, что он любит Платонова. За что? Воспринимаем ли мы написанный за него рассказ тоже, как знак любви, как последний поклон товарищу, который выжив на страшной «Джанхаре», всё-таки умер, как умирали многие, взмахнув кайлом, покачнулся и упал лицом вниз на колени

  • Шаламов оставляет за своим рассказом название придуманное Платоновым: «Заклинатель змей». Почему оно понравилось писателю, как вы думаете?
Ведь заклинатели силой своего воздействия способны загипнотизировать, заставить подчиниться своей воле. Удалось ли Андрею Федоровичу Платонову, «киносценаристу в своей первой жизни», роль заклинателя змей?
Обсуждение рассказа «Надгробное слово»

Слово учителя.

«Все умерли»…- так начинается рассказ «Надгробное слово».

В каждом рассказе, которые вы прочли самостоятельно, не обходиться без смерти. Страшным, ненасытным чудовищем предстает «Архипелаг Гулаг».

В рассказе «Две встречи» читаем, как в 1938 году, начальство решило пешком отправить этапы из Магадана на прииски Севера. От колонны в 500 человек, за пятьсот километров осталось в живых 30-40. «Остальные осели в пути- обмороженными, голодными, застрелянными»…

И вот «Надгробное слово». «Все умерли»

Кто, почему, как?

«Николай Казимирович Барбэ, товарищ, помогавший мне вытащить большой камень из узкого шурфа, бригадир, расстрелян за невыполнение плана участка»…

«Умер Иоська Рютин. Он работал в паре со мной. А со мной работяги не хотели работать. А Иоська работал»…

«Умер Иван Яковлевич Федянин. Он был философ. Волоколамский крестьянин, организатор первого в России колхоза. За организацию первого колхоза он получил срок – пятилетний срок заключения»…

«Умер Фриц Давид. Это был голландский коммунист Работник Коминтерна, обвинявшийся в шпионаже. Фриц Давид сошел с ума и его куда-то увели».

И еще смерть, и еще, и еще….

Но поражает нас финальная сцена этого рассказа, которая дает лучшее представление о зеках и их характерах.

В зимний рождественский вечер, возле железной раскаленной печки греются несколько зеков. И рассуждают о том, что будут делать, что будут делать когда вернуться домой. Бывший директор уральского треста, Петр Иванович Тимофеев, расчувствовался:

«- Я вернулся бы домой, к жене, к Агнии Михайловне. Купил бы ржаного хлеба-буханку! Сварил бы каши из магара – ведро! Суп, «галушки» - тоже ведро! И я бы ел всё это. Впервые в жизни наелся бы досыта этим добром, а остатки заставил бы есть Агнию Михайловну.

А ты?- Рука Глебова тронула колено нашего дневального.

Первым делом пошел бы в райком партии. Там, я помню, окурков было на полу бездна…

Да ты не шути…

Я и не шучу.

Вдруг я увидел отвечать осталось только одному человеку. И этим человеком был Володя Добровольцев. Он поднял голову, не дожидаясь вопроса. В глаза ему падал свет рдеющих углей из открытой дверцы печки- глаза были живыми, глубокими.

5. Давайте подведем итог нашему уроку.


  • Кто виноват в трагедии тысяч людей?

  • От чего же проза Шаламова так сильно воздействует на наши души и сердца?
Писатель выжил, чтобы рассказать правду, какой бы страшной она ни была.

Он показал, во что могут превратиться люди, лишенные человеческих условий жизни: как система убивает одних, а из других делает моральных уродов, преступников и убийц.

Человек не должен знать, не должен даже слышать даже о нем. Ни один человек не становиться ни лучше, ни сильнее после лагеря. Всё выстраданное в аду советских Освенцимов нашло отражение в «Колымских рассказах». Опыт Колымы включает смерть, унижение, голод, воскрешения, казни, превращение в животных переоценку ценностей, крушение привычных представлений о мире, о человеке, о его возможностях.

Шаламову ничего не надо было придумывать.

Автор «Колымских рассказов» хотел добиться максимальной убедительности своей прозы. Для него в первую очередь было важно «воскресить чувства» - то чувство, которое испытал человек в нечеловеческих условиях лагеря. «Чувство должно вернуться», побеждая контроль времени, изменение оценок, только при этом условии возможно воскресить жизнь.


6. Домашнее задание: Как вы думаете, кем чувствовал себя писатель, пройдя Колыму?

  1. Орфеем, спускавшимся в преисподнюю; или

  2. Плутоном, поднявшимся из ада.

(Информация к поиску: кто такой Орфей? Кто такой Плутон?)


Словарь к уроку.

1. Беллетристика – художественная проза

3. Блатари – уголовные элементы.

4. 58 статья – «враг нврода».

5. Литургия – христианское богослужение

6. Епитрахиль – часть облачения священника, расшитый узорами покров, надевавшийся на шею и носимый под ризой.

Литература.


  1. Русский язык и литература. 1991. №8.

  2. Огонёк. 1989 №22

  3. Шкловский Е.А. Варлам Шаламов.- М.: Знание, 1991.

  4. Совершенно секретно. Макеев С. Интервью, которого не было. №6, 2007.